свойственным ему мягким голосом, что пробуждало в душе у Филиппа Сергеевича сильную дрожь в ожидании нехороших предчувствий.

— Чтобы не дать возможность флоту противника внезапно атаковать Севастополь и нанести урон стоящему на рейде флоту. Ведь это так просто, товарищи! — голос адмирала взывал к разуму и логике допрашивавших его людей, но они оказались глухи к нему.

— Не дать возможность вражескому флоту атаковать Севастополь — это ясно. Не ясно, какому флоту? — задал вопрос Мехлис, который не был таким наивным и простым, как могло показаться.

— Я вас совершенно не понимаю, что значит, какому флоту. Вражескому, вражескому флоту! — с чувством обреченного на смерть человека упорствовал адмирал.

— Нам с товарищем Мехлисом непонятно, о флоте какого государства идет речь, — вступил в беседу командующий.

— Немецкий флот находится в Бресте, Гамбурге и Киркенесе и вход в Средиземное море ему блокирует английский флот в Атлантике. Итальянский флот полностью блокирован в своих портах кораблями александрийской эскадрой англичан и его прорыв в Черное море вряд ли возможен. К тому же Турция, согласно договору о проливах обязана закрыть их для всех военных кораблей на время военных действий. Из воюющих с нами государств остаются Болгария и Румыния, но у них нет большого количества кораблей, без которых нападение на Севастополь откровенной воды авантюра.

Чисто теоретически остаются флота самой Турции, Франции и Великобритании, но и тут маленькая неувязка. Турция нейтральная страна и в боевых действиях участия принять не может. Французский флот большей частью уничтожен англичанами, либо захвачен немцами и как боевая единица равен нулю. Остаются англичане, но они наши союзники и их нынешнее положение вряд ли позволит им вести активные боевые действия в Черном море. Вот нам и не понятна государственная принадлежность вражеского флота — проявил убийственную осведомленность Рокоссовский, наводя адмирала на неприятные размышления «кто?».

— Мины были установлены перед Севастополем на случай внезапного прорыва через проливы кораблей итальянского флота, — выдавил из себя Октябрьский.

— Хорошо, — согласился с ним Рокоссовский, — в сорок первом году была одна обстановка, сейчас совершенно другая. Максимум что могут перебросить немцы и итальянцы в Черное море это торпедные катера, быстроходные баржи и прочую мелочь, а это совсем другое, согласитесь.

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился, адмирал, хотя в глубине души уже все прекрасно понял.

— В связи с отсутствием прямой угрозы Севастополю и наличие угрозы подрыва наших транспортных кораблей на минах, нужно очистить от мин подступы к городу. Не полностью конечно, но существенно расширить зону свободного плавания.

— Это невозможно, товарищ командующий! Это откроет дорогу вражескому флоту в Севастополь — начал, было, адмирал, но Мехлис решительно оборвал его.

— В отношении вражеского флота мы уже все выяснили, и возвращаться к нему не будем. Мины следует убрать как можно скорее, чтобы не затруднять время прохождения в гавань Севастополя кораблей и не делать их легкой добычей вражеской авиации.

— Без согласия с наркомом Кузнецовым я не могу сделать этого!

— Согласно распоряжению Ставки Черноморский флот подчинен Крымскому фронту и значит, обязан выполнять приказы Военного совета фронта. Мы с генерал-лейтенантом Рокоссовским считаем необходимым убрать мины, чтобы впредь на них не подрывались наши корабли с грузом для Севастополя. Вам все ясно, товарищ Октябрьский.

— Вы превышаете делегированные вам Ставкой полномочия. Минные поля нельзя убирать!

— Товарищ Октябрьский, ни я, ни армейский комиссар 1-го ранга товарищ Мехлис не услышали от вас убедительных аргументов, согласно которым минные поля нужно оставить в их прежнем положении. То, что вы не согласны с нашим решением это ваше право. Согласно воинскому уставу вы вправе обжаловать приказ перед вышестоящим командованием, но перед этим должны его выполнить, — отчеканил Рокоссовский, — сейчас его отпечатают, мы подпишем и вручим вам к исполнению.

— Ясно — угрюмо бросил адмирал, но его мучители не собирались прекращать экзекуцию.

— Военный совет фронта совершенно не устраивает то количество зенитных пулеметов, что вы устанавливаете на транспортах. Нужно не менее четырех установок вместе тех двух, что устанавливаете вы сейчас на них — высказал свои претензии Мехлис.

— У нас нет больше пулеметов. Нет их, поймите.

— Нет, есть. Сколько времени необходимо на переустановку зенитного пулемета с одного корабля на другой? От нескольких часов до одного дня, не так ли? — говорил посланец Сталина, заглядывая в свой походный блокнот.

— Да, в зависимости от установки, — признал Октябрьский.

— Все верно, — радостно подтвердил Мехлис. — На одном только крейсере «Красный Кавказ», что сейчас проходит ремонт не меньше сорока четырех зенитных пушек и пулеметов, а если к этому присовокупить находящиеся в ремонте эсминцы и прочие корабли, то их число перевалит за сто. Военный совет фронта приказывает временно изъять их с кораблей и установить на транспорты и сопровождающие их корабли. На это вы получите соответствующий приказ отдельно. Подождите в приемной.

Униженный и оскорбленный адмирал, понуро повесив голову, покинул кабинет, а невольный дуумвират принялся обсуждать иные цели и задачи. После Октябрьского, Рокоссовский затребовал к себе майора Зиньковича, давно сидящего в приемной. К нему были свои претензии и предложения.

— Что с разведывательно-диверсионным отрядом, подготовили? — напомнил майору Мехлис недавний разговор.

— Да, товарищ заместитель наркома. Двенадцать человек, все морские пехотинцы с боевым опытом, командир — старший лейтенант Ножин. Сейчас занимаются изучением основам подрывного дела и проведению диверсий.

— Диверсии — это хорошо, но нам гораздо важнее иметь свои глаза и уши по ту сторону фронта, в тылу у немцев. В первую очередь нам нужно знать месторасположение аэродромов и топливных складов противника.

— А как же осадные орудия крупного калибра, или задача отряду меняется? — удивился майор.

— В первую очередь аэродромы и их топливные склады, склады в особенности, — пояснил Рокоссовский, — а потом уже осадные гаубицы, мортиры и артиллерийские склады их обслуживающие. Может случиться так, что топливные склады будут важнее, чем эти орудия.

— Разрешите узнать, почему произошли такие изменения, товарищ командующий. Изменились обстоятельства? — уточнил Зинькович.

— Да изменились. По мнению нашего главного артиллериста генерала Казакова, все эти огромные пушки могут оказаться не той величиной, которой кажутся. Как говорится большая фигура, но дурра. «Лаптежники» и «юнкерсы» могут быть гораздо опаснее, чем все эти «Одины» и «Торы» вместе взятые — честно признался майору Рокоссовский.

— Что же, поживем, увидим, а пока будем верить специалистам. Что ни будь ещё?

— Надо, чтобы группа была заброшена в тыл немцам к первым числам июня. Как собираетесь забрасывать группу, по воздуху?

— Нет. В отряде партизан нет подходящего места для посадки самолета, а сбрасывать группу на парашютах большой риск. У людей нет опыта прыжков, поэтому придется отправлять их морем на торпедном катере. Метод